Долгота (2000)

Кинематограф не балует нас реализмом. Изобретения, к примеру, на экране совершаются так: взлохмаченный ученый на мгновение задумывается, кричит эврика, вздымает палец вверх и — вуаля! — готово. Затем идет быстрая нарезка кадров, где что-то паяется, сверлится, соединяется и т. д. — и вот в руках или на столе новенький прибор — только пользуйся. В жизни увы все не так. От задумки, идеи через бесконечные попытки, просчеты, сомнения, ошибки до более-менее достоверных результатов, которые еще все-таки столь несовершенны — порой пролегают десятилетия.

За три часа «Долготы» перед нами проходит 35 лет жизни Джона Гаррисона, плотника и механика из Ланкашира, который, увлекаясь созданием точных часов и прослышав о большой премии Королевского общества за решение проблемы долготы, решил построить морской хронометр. Поскольку, зная точное время на борту корабля, уже вполне можно было определять долготу судна. Казалось бы, всего то и нужно было, что усовершенствовать механические часы, известные уже несколько столетий, так, чтобы они не боялись морской качки и температурных колебаний, однако это решение казалось многим неочевидным и даже невозможным. Хотя уже первый хронометр, сконструированный Гаррисоном и испытанный им лично по пути в Лиссабон, дал удовлетворительные результаты, они были недостаточны для взятия премии. Последовали второй, третий и четвертый экземпляры, долгая борьба с королевскими астрономами, полагавшими, что только наблюдение за Луной позволит высчитывать долготу судна, путешествие сына Гаррисона на Ямайку, вмешательство короля, свидетельство самого Джеймса Кука об удачном применении хронометра, чтобы заслуги Гаррисона увенчались… половиной обещанной премии.

За 35 лет неутомимый изобретатель сконструировал 5 экземпляров хронометров, один другого совершеннее и точнее. Он не таил секретов — по его чертежам другие часовщики смогли изготовить часы еще лучше и проще. Он принес на алтарь науки всю свою жизнь, половину жизни своего сына (после смерти отца сорокалетний Уильям больше ни к каким часам не притрагивался), все свои сбережения и премии… Оправдана ли была столь непримиримая схватка со временем? И откуда брались у него силы? Ведь он не был близко знаком ни с моряками, которыми прежде всего нужен был этот прибор, ни с учеными, которые весьма уютно чувствовали себя в богатых залах Королевского общества, там, где неуютнее себя чувствовал этот плотник-самоучка… Он был один — наедине с шестеренками и противовесами, спиралями и пружинами, маятниками и механизмами — один и счастлив.

Однако в это время во Франции Пьер Леруа уже изобрел более совершенный хронометр, основанный на свободном ходе, который и лежит в основе всех современных морских хронометров. Иными словами, увы не Гаррисона поминают добрым словом все моряки, когда определяют точную долготу своего местоположения и, тем самым, избегают роковых ошибок и прочего. Но так ли уж важно это для нашего героя? Для всего человечества он остается одним из эталонов чистого изобретателя, вопреки судьбе, времени и лишениям делающего то, что возносит его над всем этим.